Песни неволи, тюрьмы и каторги: от пушкина до высоцкого

Песни неволи, тюрьмы и каторги: от Пушкина до ВысоцкогоПесни неволи, тюрьмы и каторги: от Пушкина до Высоцкого

25 июля — день памяти Владимира Высоцкого.

Помним и любим.Твоё творчество, память о тебе, всегда будут с нами, Володя!

Ты был одним из самых великих бардов земли русской, да и, наверное, всего человечества. Я, лично, считаю тебя прямым преемником Шекспира и Пушкина, которых ты безмерно любил.

Сегодня, в день памяти о тебе, я публикую отрывок из 6 -ой главы моей работы о Владимире Высоцком «Живая вода». В память о преемственности двух российских поэтов.

Глава VI. Шекспир, Пушкин, Высоцкий. Преемственность поколений.2.Пушкин и Высоцкий.

О любви Высоцкого к Пушкину, о преклонении перед ним, было известно всем, кто, хоть немного, знал Владимира Семёновича. По крайней мере, в семидесятые годы.

Он старался узнать об Александре Сергеевиче, абсолютно всё; радовался, когда узнал, что вопреки бытовавшим ранее мнениям, Наталья Пушкина была совсем не глупа, любила мужа, никогда ему не изменяла, долго не выходила замуж второй раз, а потом, вместе со своим вторым мужем, любителем и почитателем великого поэта, собирала об Александре Сергеевиче всё, что могла.

Песни неволи, тюрьмы и каторги: от Пушкина до Высоцкого

Высоцкий восхищался философской глубиной многих произведений великого поэта, его эрудицией, простотой и ясностью изложения при большой ёмкости содержания.

Он восхищался его юмористическими стихами, его эпиграммами, его прозой, его письмами, его творческой мощью, которую ссылка не уменьшила, а развила. Его восхищал Пушкин-историк и Пушкин-человек, интересовавшийся своими корнями.

И восхищение его вполне понятно, потому что родство душ и творческих методов обоих поэтов очевидно.

Так же, как и Пушкин, Высоцкий интересовался своими корнями, историей тех народов, к которым принадлежал, семейной историей. И, конечно, историей СССРЕсли Высоцкого, в основном, воспитало героическое время Великой Отечественной Войны, восхищение перед подвигом советского народа в 1941-1945г.

, то для формирования Пушкина, как человека и поэта огромное значение имела война с Наполеном 1812 года. Александр Сергеевич был знаком с великим множеством людей, которые сражались на полях этой войны, которые оценили героизм русского народа , в том числе , крепостных во время войны с французами .

Эти люди побывали за границей и увидели, что во Франции да и в других странах не сущенствует крепостного права, позорящего их, горячо любимую Родину. Они не понимали, почему царь не отменит это право, ведь крепостные люди во время войны показали, что они достойны свободы.

Пушкин разделял взгляды декабристов, которые хотели улучшить жизнь своего народа. Только ссылка спасла его от прямого участия в этом движении и последующего страшного наказания.

Александр Сергеевич был демократичен. Хотя, он, конечно, был дворянином, в полном смысле слова. И демократичность его была особая, дворянская. Аристократическая. Пушкин любил и знал простой русский народ, любил беседовать с крестьянами, читать и слушать народные сказки.

Он всю жизнь считал самым близким человеком свою няню, Арину Родионовну, он много писал сказок и стихотворений, близких простым людям. Он впервые ввёл в литературную речь многие народные обороты.Александра Сергеевича интересовали люди из самых разных сословий.

Поэтому он отразил в своём творчестве нравы и быт, чувства и взгляды самых разных своих современников. Потому и был любим всеми.Творчество его по праву считается российской энциклопедией XIX века.

Творчество Высоцкого – энциклопедией быта и нравов современных ему, советских людей.

  • Оба поэта имели полное право сказать о себе:
  • «И долго буду тем любезен я народу,Что чувства добрые я лирой пробуждал»

Так же, как и Высоцкий, Пушкин при жизни не получил того официального признания, которое заслуживал. В конце его жизни, «знатоки» стали говорить, что поэт исписался, что есть люди, которые пишут, куда лучше его.

Это в то время, когда Александр Сергеевич, занимался историей Петра I, и проявил себя, как блестящий и глубокий историк.

Чем те «знатоки » отличались от «советских знатоков», не принимавших Владимира Семёновича в Союз Писателей?

Так же, как и Пушкина, Высоцкого очень интересовала личность и эпоха Петра I и, конечно же, личность прадеда Александра Сергеевича, Арапа Петра Великого, роль которого выдающийся актёр так своеобразно, высоко и замечательно сыграл в кино. И жизнь и деятельность Наполеона, во многом определившего эпоху Пушкина, Высоцкого тоже очень интересовала.

Песни неволи, тюрьмы и каторги: от Пушкина до Высоцкого

А теперь в проффессиональном, поэтическом плане. Конечно, Владимир Высоцкий — человек другого времени, конечно, он актёр, и в каждой его песне живёт актёр, так же как в его лучших ролях всегда присутствует поэт. Но ему, как и Пушкину, присуще умение несколькими предложениями выразить явления, философская глубина, большая упакованность и концентрация информации.

Давайте поговорим о любви. Известно, что оба поэта любили женщин. И умели их завоёвывать. Дворянин Пушкин «гусарил».И оставил потомкам «дон-жуанский список».

Известно великое множество его стихотворений о любви — во всех её проявлениях: сильной и искренней (письмо Татьяны Онегину), флирту ( «Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад») , фривольных, да ещё с примесью атеизма («Христос воскрес, моя Ребека») и так далее. Я уже не говорю о некоторых скандально известных поэмах.

  1. Александр Сергеевич написал прекрасные строки, с предельной точностью определяющие состояние влюблённого человека:
  2. «Но, чтоб продлилась жизнь моя,Я утром должен быть уверен,
  3. Что с Вами днём увижусь я»
  4. И строки, определяющие недолговечность чувства этого же человека – Онегина, а в более широком смысле, великого множества людей:
  5. «Прошла зима,Не умер, не сошёл с ума »
  6. Содержательности приведенных, пяти строк, хватило бы на множество любовных романов.Кроме того, в этой же «энциклопедии XIX века», Александр Пушкин посоветовал присяжным волокитам, как легче всего завоевать женщину:
  7. «Чем меньше женщину мы любим,Тем больше нравимся мы ей.И тем её сильнее губим
  8. Средь обольстительных сетей «

Его советом, наверное, воспользовались многие, чьих имён мы не знаем. Но, вот Михаил Юрьевич Лермонтов, вероятно, как верный приемник, подробно проиллюстрировал эту инструкцию в «Герое нашего времени», на этот раз, в прозе. Впрочем, может быть, он и сам до этого дошёл — всё-таки он был военный человек., и «гусарил» по традиции.

Интеллигент Владимир Высоцкий не «гусарил». Он вообще говорил о личной жизни только с очень близкими людьми. Но, женщин он любил. кРАСИВЫХ И они его любили. Оба были женаты на выдающихся красавицах.

Песни неволи, тюрьмы и каторги: от Пушкина до Высоцкого Песни неволи, тюрьмы и каторги: от Пушкина до Высоцкого

Людмила Абрамова

И стихи о любви бард писал. Как юмористические, так и серьёзные. Со свойственной ему склонностью к обобщениям, писал, в основном стихи-явления: гимн любви («Я поля влюблённым постелю»), об отношении к женщине, «как к мадонне Рафаэлевой», о чистой любви колхозника Коли к своей непутёвой жене, о «Нинке» и так далее.

Песни неволи, тюрьмы и каторги: от Пушкина до ВысоцкогоПесни неволи, тюрьмы и каторги: от Пушкина до ВысоцкогоПесни неволи, тюрьмы и каторги: от Пушкина до Высоцкого

Но я хочу остановиться только на одном его стихотворении. В нём передана вся гамма чувств опытного, зрелого мужчины, достаточно долго и, пока безуспешно, ухаживающего за женщиной, которая ему очень нравится.Привожу строфы стихотворения с моими ми :

  • «Здесь лапы у елей дрожат на весуЗдесь птицы щебечут тревожно -Живёшь в заколдованном диком лесу
  • Откуда уйти невозможно.»

/Такая романтическая приподнятость, потому что женщина очень нравится. Слегка укоряет её за отрыв от жизни./

  1. Пусть черёмухи сохнут бельём на ветруПусть дождём опадают сирени, -Всё равно я отсюда тебя заберу
  2. Во дворец, где играют свирели!»

/Полон решимости добиться взаимности. Обещает с три короба, потому что знает, что путь к сердцу женщины лежит через обещания./

  • «Твой мир колдунами на тысячи летУкрыт от меня и от света,-И думаешь ты, что прекраснее нет,
  • Чем мир заколдованный этот»

/Ругает за отрыв от жизни. Но, льстит — нравится же…/

  1. «Пусть на листьях не будет росы поутруПусть луна с небом пасмурным в ссореВсё равно я отсюда тебя заберу
  2. В светлый терем с балконом на море»

/Объясняет, что сопротивленеие бесполезно, что он своего всё равно добьётся, нет смысла тянуть. Обещает потрясающие. условия./

  • » В какой день недели, в котором часуТы выйдешь ко мне осторожно,Когда я тебя на руках унесу
  • Туда, где найти невозможно?»

/Требует конкретики. Просит, что, чтобы определялась, в конце концов, сколько можно тянуть? Сердится/

  1. «Украду, если кража тебе по душе, -Зря ли я столько сил разбазарил?Соглашайся хотя бы на рай в шалаше,
  2. Если терем с дворцом кто-то занял»

/ Злится всерьёз. Жалеет, что связался. В последний раз предлагает уступить, на её, частично на его условиях (украду), и то, только потому, что жаль потраченных сил и потраченного времени. Наконец, говорит прямо — никакого дворца нет, не маленькая, сама понимаешь. Последний раз предлагаю, соглашайся, иначе мужика упустишь!/

  • Это каким же актёром надо быть, чтобы на протяжении одной короткой песни передавать все эти оттенки и интонации!
  • Вспоминается стихотворение Пушкина, посвящённое Анне Керн:
  • «Я помню чудное мгновеньеПередо мной явилась ты»

И так далее. И, одновременно, в памяти всплывают достаточно циничные строки, об этом же событии, в письме Александра Сергеевича своему другу А.Вольфу.

Задаю себе вопрос, на который не может быть ответа: «Если бы Пушкин жил в ХХ веке, то совместил бы оба переживаемых им, одновременно, чувства в одном стихотворении или нет?» Как Высоцкий? Ведь ХХ век потребовал ещё большей концентрации.

Источник: https://luiza7.livejournal.com/628302.html

Высоцкий и Пушкин

Песни неволи, тюрьмы и каторги: от Пушкина до Высоцкого
(Отрывки из исследования)
Песни неволи, тюрьмы и каторги: от Пушкина до Высоцкого

«Я занимаюсь авторской песней, — говорил В. Высоцкий, — считаю, что это просто другой песенный жанр: это стихи, которые исполняются под гитару или под другой какой-нибудь инструмент. Просто стихи, положенные на ритмическую основу…»

«…Традиции авторской песни на Руси существовали давно. Первыми авторами-исполнителями своих песен были скоморохи. Их озорные песни были направлены против господствующей силы, и поэтому скоморохов просто уничтожили. От их инструментов и песен почти ничего не осталось, кроме упоминания в одной чудом сохранившейся былине.

Мы знаем только бардов, менестрелей, вагантов, миннезингеров – традиции западные, — пишет профессор В. Берестов. — Одним из самых первых, кто начал восстанавливать авторскую песню в России, был А. Пушкин.

В «Сценах из рыцарских времён» он вывел на сцену нового героя, которому подарил одно из любимейших своих стихотворений, «Жил на свете рыцарь бедный…», необыкновенно смелое, вызывающее, глубокое и удивительно певучее, — образец авторской песни.

Именно Пушкин заново открыл этот жанр, ощутил необходимость его для русской поэзии. Поэзия родилась вместе с песней, была при рождении песней, и развивалась под аккомпанемент струнных инструментов.

В авторской песне достигается самая высокая степень свободы – свобода в выражении своих взглядов, свобода в выборе сюжетов, политическая свобода.

Всё это началось во времена Пушкина и Лермонтова, и Высоцкий прекрасно отдавал себе отчёт в том, что и кого он продолжает.

Он принадлежит к числу тех поэтов, которые взялись возрождать поэзию золотого века, идущую от самых корней русской и мировой традиции».

В воспоминаниях близких и друзей Высоцкого имя Пушкина всплывает постоянно. Говорят о похожести их судеб. Это неудивительно, поскольку, как у больших художников, тут многое совпадает, и в этом, видимо, существует своя закономерность.

Детство обоих было опалено войной. Через Царское Село, где учился Пушкин, проходили русские войска сражаться с Наполеоном. Высоцкий мальчиком видел, как по улицам Москвы прогоняли колонну немецких пленных солдат.

Царскосельский лицей сыграл в жизни Пушкина такую же большую роль, как в жизни Высоцкого Большой Каретный. Здесь прошли годы юности, родилась и окрепла та дружба, которая была пронесена через все последующие годы.

«Мерседес», как у генсека страны, сродни пушкинскому фраку на царских балах. И памятник – на том же Страстном бульваре…

«Володя читал очень много и очень хорошо знал литературу, особенно классику, — вспоминает Г. Епифанцев. – О Пушкине мог говорить сутками! Мало кто об этом знает, но он великолепно знал Пушкина».

— «Кто ваши любимые писатели и поэты?» — «В первую очередь Пушкин…»

— «Не стали ли мы в последние годы слишком часто и много выказывать свою любовь к Пушкину?»

— «А как же его не любить? Можно быть вообще равнодушным к поэзии, в том числе и к Пушкину, но если поэзия волнует, то Пушкин – в первую очередь» (Из интервью Высоцкого газете «Литературная Россия»).

Творческий диалог с Пушкиным – одна из главных сквозных линий поэзии Высоцкого, начиная с раннего его творчества («Скоморохи на ярмарке», «Песня о Вещем Олеге» и «Лукоморья больше нет» 1967г.) до стихотворений «Монумент», «Французские бесы», «Купола», «Старый дом», «Кони привередливые» последних лет творчества.

Пушкинские строки, образы и мотивы вводятся в произведениях Высоцкого отнюдь не как подражание, они служат отправной точкой поэтической мысли, предметом глубоких размышлений. Мысли и чувства, волновавшие Пушкина – поэта Х1Х века, нашли своё творческое развитие и переосмысление в творчестве Высоцкого – поэта века ХХ-го.

Это можно проследить на многих примерах. И поскольку эта публикация не ставит перед собой цели осмыслить всё творчество Высоцкого и охватить все те темы, которые стали общими для обоих поэтов, остановимся только на некоторых из них.

Ни музы, ни труды, ни радости досуга, Ничто не заменит единственного друга…

(А. Пушкин, «К Чаадаеву»).

«Володя мне говорил: «Я больше всего в жизни ценю дружбу. Больше семьи, жены, славы, денег, — больше жизни», — рассказывал В. Золотухин. Именно так и относился к дружбе Пушкин.

Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он, как душа, неразделим и вечен Неколебим, свободен и беспечен, Срастался он под сенью дружных муз.
И счастие куда б ни повело.
Всё те же мы: нам целый мир чужбина; Отечество нам Царское Село. (А. Пушкин, «19 октября»).

Помнишь ли, товарищ, этот дом? Нет, не забываешь ты о нём. И я скажу, что тот полжизни потерял, Кто в Большом Каретном не бывал. Ещё бы! Ведь – Где твои семнадцать лет? – На Большом Каретном. Где твои семнадцать бед? – На Большом Каретном.

Читайте также:  Музыкальные произведения о природе: подборка хорошей музыки с рассказом о ней

Где твой чёрный пистолет? – На Большом Каретном. Где тебя сегодня нет? – На Большом Каретном Переименован он теперь. Стало всё по новой там, верь не верь. И всё же, где б ты ни был и где ты не бредёшь, Нет-нет, да по Каретному пройдёшь… (В.

Высоцкий, «Большой Каретный»).

Пушкин понимал дружбу, как студенческое братство в годы ученичества (вспомнить хотя бы стихотворения «Пирующие студенты» и «Элегия»), и тосковал по этому братству в зрелые годы.

Я дружбу знал – и жизни молодой Ей отдал ветреные годы, И верил ей за чашей круговой В часы веселий и свободы… (А. Пушкин, «В. Ф. Раевскому»).

В творчестве Высоцкого тема дружбы занимает особое место. Отталкиваясь от того же братства («Большой Каретный», «В этом доме большом…»), он идёт дальше и раскрывает её шире.

Узы дружбы в его произведениях проверяются на прочность («Если друг оказался вдруг…», «Давно смолкли залпы орудий…»), он рассказывает, как проявляется дружба на войне («Их – восемь, нас – двое…», «О моём старшине»), передаёт горечь потери друга («Песня о погибшем друге», «Тот, который не стрелял», «Разведка боем»), тоску разлуки…

Если где-то в глухой, неспокойной ночи Ты споткнулся и ходишь по краю, — Не таись, не молчи, — до меня докричи, Я твой голос услышу, узнаю…

(В. Высоцкий, «Если где-то в глухой…»).

Дружба – это высшая форма общения, позволяющая постигать истину в человеческих отношениях даже тогда, когда с другом разлучён или друг, — как говорил Высоцкий, — «больше не живёт». Друг – это ориентир и критерий отношений с людьми, даже если он далеко.

Печален я: со мною друга нет, С кем долгую запил бы я разлуку, Кому бы мог пожать от сердца руку И пожелать весёлых много лет. Я пью один…

(А. Пушкин, «19 октября»).

Эти строки трагически перекликаются с песней Высоцкого «Он не вернулся из боя». Однако произведение это выделяется как раз тем, что речь в нём идёт, — как отметил В. Новиков, — о неразделённой дружбе, о страдании от этой неразделённости.

Герой начинает понимать, что ему нужен как друг погибший товарищ только после того, как тот погиб. Они жили в одной землянке и, если и дружили, то герой не понимал этого, — а значит, от неразделённости дружбы страдал погибший.

Он молчал невпопад и не в такт подпевал, Он всегда говорил про другое, Он мне спать не давал, он с восходом вставал, — А вчера не вернулся из боя.

Сосед раздражал его, но вот он не вернулся из боя, — и герой почувствовал себя бесконечно одиноким. Нужно уметь вовремя ценить дружбу и быть внимательным к людям.

Никто не рассказал о дружбе с такой любовью и романтичностью, как Пушкин. Никто не спел о ней с такой болью, как Высоцкий.

Вот и разошлись пути-дороги вдруг: Один – на север, другой — на запад, — Грустно мне, когда уходит друг Внезапно, внезапно. Ушёл, — невелика потеря Для многих людей. Не знаю, как другие, а я верю, Верю в друзей

Высоцкий жаловался, что его упрекают в том, будто он не пишет песен о любви. Это не совсем верно. По сравнению с Пушкиным, чья поэзия чрезвычайно богата любовной лирикой, у Высоцкого на первый взгляд этой теме уделено мало внимания.

Но это только на первый взгляд. «Лирика, — говорил он, — это всё то, что ты думаешь, это твои собственные мысли и твоё отношение. Я не знаю, почему меня упрекают в том, что я не пишу лирических песен.

Вероятно, путают лирические песни с любовной лирикой… У меня есть песни о любви».

В своё время Пушкин определил любовь так, как может понимать и чувствовать её только поэт:

В глубоком знанье жизни нет – Я проклял знаний ложный свет, А слава… луч её случайный Неуловим. Мирская честь Бессмысленна, как сон… Но есть Прямое благо: сочетанье Двух душ… (А. Пушкин, «Сцена из Фауста»).

В полном согласии с этим пониманием звучит тема любви в поэзии Высоцкого, и она требует отдельного, долгого разговора.

«Песни Высоцкого, — писал Р. Рождественский во вступительном слове к 1-му изданию сборника «Нерв», — это песни очень настоящих, сильных людей». И любовь у него – настоящая, любовь сильных духом людей. Любовь, почти всегда — разделённая.

Ах, разность в языках, — Не положенье – крах! Но выход мы вдвоём поищем – и обрящем… (В. Высоцкий, «Люблю тебя сейчас…»).

Руки сцепились до миллиметра, Всё — мы уходим к свету и ветру, — Прямо сквозь тьму, Где – одному выхода нет!.. (В. Высоцкий, «Нить Ариадны»).

Это и есть то самое «сочетанье двух душ», о котором писал Пушкин, — и только вдвоём можно найти выход и из лабиринта, где царствует тьма, злоба и ненависть, и из заколдованного леса, где «лапы у елей дрожат на ветру» и «птицы щебечут тревожно», — где хорошо и уютно только одному. Для любви не существует ни преград, ни расстояний, — как в песне «Ноль семь», где, казалось бы, обычные слова в телефонной трубке: «Здравствуй, это я!» равноценны признанию в любви…

В произведениях Высоцкого не только люди умеют любить. Любят птицы («Баллада о двух погибших лебедях»), животные («Жираф, или Что случилось в Африке»), корабли («Жили-были на море…»), машины:

Что ж съезжаться – пустые мечты? Или это есть кровная месть городам?.. Покатились колёса, мосты, — И сердца… или что у них есть ещё там… (В. Высоцкий, «Песня о двух красивых автомобилях»).

Вершина любовной лирики Высоцкого, безусловно — «Баллада о Любви». В высоком смысле слова она перекликается со строчками пушкинских стихотворений:

Певцы любви! вы ведали печали, И ваши дни по терниям текли; Вы свой конец с волненьем призывали. (А. Пушкин, «Любовь одна — веселье жизни хладной…»)

О вы, хранимые судьбами
Для сладостных любви наград;
Любви бесценными слезами
Благословится ль ваш возврат!..
(А. Пушкин, «Наездники»).

Так писал Пушкин. Высоцкий, продолжая ту же тему, возвышает любовь до идеала. Он поёт не просто о любви чистой, в лучах и сиянии, он уверен в том, что такая любовь возможна, — отсюда и личное местоимение «я».

Но вспять безумцев не поворотить –
Они уже согласны заплатить
Любой ценой – и жизнью бы рискнули,
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную невидимую нить,
Которую меж ними протянули.

Я поля влюблённым постелю – Пусть поют во сне и наяву! Я дышу, и значит – я люблю! Я люблю, и значит – я живу! Но многих, захлебнувшихся любовью,
Не докричишься – сколько ни зови, —
Им счёт ведут молва и пустословье,
Но этот счёт замешан на крови.

А мы поставим свечи в изголовье
Погибших от невиданной любви…
(В. Высоцкий, «Баллада о Любви»).

И, если уж мы говорим о пушкинских традициях в творчестве Высоцкого, то никак нельзя обойти ещё одной темы, очень важной для обоих поэтов.

«…Вопрос хороший и очень интересный, — говорил Высоцкий в ответ на записку из зрительного зала, — моё отношение к России, Руси, её достоинствам и недостаткам. Это не вопрос, это – тема, над которой я вот уже двадцать лет работаю».

Тема России действительно проходит через всё его творчество.

Это не только «Моя цыганская», «Старый дом», «Райские яблоки», «Я не люблю»… Эта тема гораздо шире, её можно проследить во всех его поэтических и прозаических произведениях и даже в работах в кино («Служили два товарища», «Арап Петра Великого» и др.).

Понятия России, Руси, Родины, матери всегда здесь находятся в одном синонимическом ряду. Даже в сатирических песнях отношение автора к ним однозначно – это то святое, что даётся человеку один раз и на всю жизнь.

Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
(А. Пушкин, «К Чаадаеву»).

«Долго Россия оставалась чуждой Европе, — писал Пушкин в своих записках. – Великая эпоха Возрождения не имела на неё никакого влияния, рыцарство не одушевило чистыми восторгами и благородное потрясение, произведённое крестовыми походами, не отозвалось на нравах. Но России определено было высокое предназначение…»

Я стою, как перед вечною загадкою,
Пред великою да сказочной страною –
Перед солоно- да горько-кисло-сладкою,
Голубою, родниковою, ржаною… Душу, сбитую утратами да тратами, Душу, стёртую перекатами, — Если до крови лоскут истончал, — Залатаю золотыми я заплатами – Чтобы чаще Господь замечал!
(В. Высоцкий, «Купола»).

Песня эта интересна помимо того, что в ней много горькой иронии, и тем еще, что написана была Высоцким для фильма «Сказ про то, как царь Пётр арапа женил» по пушкинскому «Арапу Петра Великого», — и поётся как от имени героя, так и от имени автора. Пушкинский взгляд на Россию Петра 1 совпадает с взглядом Высоцкого не только на историческую Россию, но и на Россию вообще. Автор, как и его герой, не отделяет свою судьбу от судьбы страны: «Без России я ничто».

«Во всех своих песнях, — говорил он, — есть мой собственный взгляд на мир и на те проблемы, о которых я пишу». Высоцкий с полным правом русского поэта мог бы повторить слова, которые Пушкин произнёс в ответ на вопрос любопытствующего лицеиста: — «По какому ведомству вы служите?»

— «Я числюсь по России».

Песни неволи, тюрьмы и каторги: от Пушкина до Высоцкого

Источник: http://podsnegniki.ucoz.ru/index/0-9

Репрезентации Сибири в песнях каторжан второй половины XIX — начала ХХ вв

 

Печатный аналог: Родигина Н.Н. Репрезентации Сибири в песнях каторжан второй половины XIX — начала XX века // Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Серия: История, филология. 2015. Т. 14, вып. 1: История. С. 76–90. PDF, 334 Кб.

Статья посвящена выявлению образов Сибири в песнях каторжан второй половины XIX — начала ХХ вв. Аргументирована актуальность обращения к изучению песен сибирской каторги для реконструкции представлений о регионе в массовом сознании россиян. Предпринят анализ истории изучения песен «неволи» и показано как их первые исследователи сами являлись творцами социокультурных мифов о Сибири в русской беллетристике и научном дискурсе. В качестве источников привлечены песни, записанные на сибирской уголовной каторге и опубликованные в изучаемый период. Доказано, что разножанровые каторжные песни конструировали яркий, эмоционально-насыщенный, легко узнаваемый образ жестокой Сибири-тюрьмы, страны изгнания, символической смерти. Однако, наряду с образами далекой, чужой, некрещеной стороны, в песнях бродяг, имевших широкое хождение в среде каторжан, были представлены репрезентации региона как привольной, богатой земли, столь популярные в среде крестьян-переселенцев.

Со второй половины XIX столетия песни ссылки и каторги вызывали к себе постоянный интерес не только исследователей Сибири, пенитенциарной системы Российской империи, русского фольклора, но и широких слоев русской публики, любопытствующей о судьбах и чувствах «униженных, оскорбленных, отверженных».

Проявлением этого интереса, наряду, с исследовательскими и публицистическими статьями, освещающими феномен тюремных, острожных, каторжных и бродяжьих песен, были, к примеру, многочисленные концерты начала ХХ в., на которых Ф. И. Шаляпиным, Н. В. Плевицкой, Л. М. Сибиряковым, С. П. Садовниковым и др. исполнялись песни неволи. Современный исследователь М. Л.

Лурье, даже утверждает, что в начале ХХ в. тюремные песни стали своего рода мэйнстримом общенациональной песенной культуры, и если и уступали всегда лидировавшим песням любовного содержания, то очень незначительно [Лурье, 2010. С. 18]. По всей видимости, именно это объясняет поездку пианиста и композитора В. Н. Гартевельда по Сибири в 1908 г.

для записи тюремных и бродяжьих песен, впоследствии составивших основу его гастрольной концертной программы по 60 городам России. В поездке участвовали оперные певцы и она имела большой резонанс в периодической печати [Джекобсон, Джекобсон, 2006. С. 13].

Вполне объяснимо, что Сибирь как «штрафная колония» Российской империи стала Меккой для всех собирателей и исследователей песен «наказанной России», а результаты их изысканий в виде записей песен, выступлений на концертах стали одним из источников формирования и трансляции представлений о Сибири в массовом сознании россиян.

Песни неволи, тюрьмы и каторги: от Пушкина до Высоцкого

Подвозка ссыльно-каторжными строительных материалов к постройкам в Горном Зерентуе. Нерчинская каторга, конец XIX века. Алексей Кузнецов / runivers.ru

Гуманитарные исследования последних десятилетий с их напряженным вниманием к изучению «второй реальности» (мира идей, представлений, образов) породили волну публикаций, посвященных репрезентациям Сибири в художественной литературе, периодической печати, законодательных и делопроизводственных документах, в мемуарах русских интеллектуалов и крестьянских прошениях [Анисимов, 2010; Бассин, 2005; Лотман, 1997; Панарина, 2013; Ремнев, 2004; Родигина, 2006; Соловьева, 2006; Тюпа, 2002; и др.]. В конце ХХ — начале ХХI вв. появились работы, посвященные индивидуальным и коллективным представлениям о сибирской ссылке и каторге [Громыко, 1975; Кодан, 1981; Кузнецова, 1991; Малютина, 1887; Марголис, 1995; Ремнев, 1997; Сафронов, 2001; Ульянникова, 2000; Шахеров, 2005; Щербакова, 1996; Хламова, 2010; и др.]. Однако, насколько мне известно, образы Сибири в песнях ссыльных и каторжан еще не были предметом специального изучения. Между тем, песни являются уникальным историческим источником. С одной стороны, они отражают представления о регионе, с другой же, в силу их эмоциональности, широкого распространения, являются эффективным институтом их формирования.

Настоящая статья, как очевидно из названия, посвящена выявлению образов Сибири в песнях уголовных и административных ссыльных, каторжан конца XIX — начала ХХ в. За пределами моего внимания остались политические песни, которые, на мой взгляд, заслуживают специального изучения. Хотя я разделяю вывод М.

Читайте также:  Знаки альтерации (про диез, бемоль, бекар)

Л. Лурье о взаимопроникновении политической песни и тюремной лирики в ссылке и на каторге в начале ХХ в.

Этот процесс был связан с увеличением числа политических заключенных в пересыльных и каторжных тюрьмах, с усилением символического значения тюрьмы и каторги как обязательных элементов биографии профессиональных революционеров.

Последнее не могло не влиять на песенные образы революционеров как людей, принимавших страдания от власти и на присутствие в поэтике политических песен топосов, характерных для тюремного и каторжного фольклора (арест, тюрьма, каторга, рудники, кандалы, ссылка по этапу и т. п.).

В свою очередь, тюремная лирика обогащалась за счет усвоения, чаще всего на поверхностном уровне, пропагандистского дискурса, с присущими ему патетическими формулами («за правду встали», «разрушить царский трон»), отсылками к революционным прецедентам, политическими пророчествами [Лурье, 2010. С. 3–8].

Историографическая и источниковая рамки

История изучения каторжных песен XIX–ХХ вв. особенно их современниками, по сути, есть история конструирования образов Сибири в индивидуальном и коллективном сознании и культурной памяти.

Она позволяет понять, чем именно привлекали эти песни, как и почему их интерпретировали слушатели, о какой Сибири (стране тюрьмы/ неволи или, наоборот, вольной/необъятной) им «рассказывали» жестокие романсы, баллады и другие песенные жанры, нашедшие свое прибежище в песенном репертуаре сибирских каторжан.

В связи с этим, первые работы по изучению песен сибирской каторги, одновременно являются для нас источниками исследования влияния тюремных песен на создание мифа о Сибири «извне и изнутри». Как замечено К. В. Анисимовым и А. И.

Разуваловой, архетипическое содержание территориального мифа может разделяться в равной степени, как носителями формирующейся локальной ментальности, так и участниками историко-культурных процессов, не имеющими к ней прямого отношения [Анисимов, Разувалова, 2014. С. 75].

Судя по свидетельствам дореволюционных исследователей каторжного песенного фольклора, большое впечатление на них, как и многих образованных современников, произвели «Записки из мертвого дома» Ф. М. Достоевского, пробудив интерес к тюремной песенной лирике.

Опираясь на непосредственный опыт восприятия таких песен, полученный в Омском остроге в середине 1850-х гг., Достоевский приводит фрагменты запомнившихся ему песен, пытается их типологизировать, описывает манеру их исполнения, впечатление, которое они производили на слушателей.

К примеру, о песне «Не увидит мой взор той страны, в которой я рожден…», читаем:

«Эта песня пелась у нас часто, но не хором, а в одиночку. Кто-нибудь, в гулевое время, выйдет, бывало, на крылечко казармы, сядет, задумается, подопрет щеку рукой и затянет ее высоким фальцетом. Слушаешь, и душу надрывает» [Достоевский, 1982. С. 143].

Примечательно, что именно с описания впечатлений об арестантской песне «Милосердная», начинается цикл очерков С. В. Максимова «Сибирь и каторга», впервые опубликованных под таким названием в 1871 г. Позволю себе еще одну цитату, свидетельствующую об эмоциональном воздействии песен на слушателей, и объясняющую внимание к ним исследователей:

«Немного в этой песне слов, не особенно богата она содержанием, но слова ее не мимо идут, а содержание и склад ее, и особенно напев, трогают не одни только мягкие, настроенные на благотворение сердца» [Максимов, 1871. С. 30].

Песни, «надрывающие душу» и «трогающие сердца», в литераторах-реалистах, внимательных к проявлениям народной жизни, пробуждали стремление не только записать песни неволи и сделать доступными для современников и потомков, но и показать, как они отражают образ мыслей, чувств сибирских заключенных, определить истоки их песенного творчества, выяснить роль песни в повседневной жизни каторги. Неслучайно, одно из приложений к «Сибири и ссылке» называется «Тюремные песни». Оно содержит тексты песен, бытовавших в среде сибирских каторжан; варианты их классификации (старинные/новейшие, разбойничьи, солдатские, народные былины, романсы, юмористические); сведения о наиболее известных авторах (Ваньке Каине, забайкальском разбойнике Горкине и его «собрате по ремеслу» Кармелюке и др.) [Максимов, 1871. С. 371–428]. Важным представляется вывод Максимова о «присвоении» и переработке тюремной лирикой авторских поэтических произведений А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова и др., поддержанный последующими исследователями.

Максимов не очень высоко оценивал качество новейших тюремных песен, услышанных им в Сибири, в сравнении «с настоящими и неподдельными произведениями самобытного народного творчества», к которым он относил песни древнейшего происхождения.

Он подчеркивал близость своих воззрений по этому поводу со славянофилами, в частности с П. В. Кириеевским, и искренне считал, что чем песня, в том числе тюремная, старше, тем она свежее и образнее.

Трудно согласиться с тезисом автора о почти полном отсутствии в Сибири исконной тюремной песни, о бытовании на каторге «неполных и искаженных» песен из европейской части России.

Источник: http://zaimka.ru/rodigina-convicts/

Высоцкий и Пушкин

Песни неволи, тюрьмы и каторги: от Пушкина до ВысоцкогоСюжеты

О великом русском поэте XX века по случаю 80-летия

ТАСС

Этот материал вышел в № 8 от 26 января 2018ЧитатьЧитать номер

Владимир Высоцкий — ​последний из XX века, кого признали и объявили великим русским поэтом. Не при жизни, конечно, — ​это было бы абсурдно. Но и не сильно после смерти: на склоне 1980-х, в разгар горбачевской перестройки. Тогда-то и выяснилось, что позднесоветский народ говорит языком Высоцкого, и наоборот. В те времена и даты удачно созрели: январь 1988-го, 50-летие. Как шутили по набиравшему свободные обороты перестроечному телевизору, «а Владимир Семеныч Высоцкий стал как Пушкин, но только главней». На 80-летие такого хайпа не будет. Тем интереснее порассуждать о Высоцком не как о голосе 250-миллионного трудящегося и эксплуатируемого народа. А как о русском поэте par excellence.

Евтушенковское «поэт в России — ​больше, чем поэт» — ​это уже пошлость, но, как почти всякая пошлость, она верна. Поэт — ​это вовсе не человек, который регулярно пишет стихи и/или делает это даже хорошо.

Это некая альтернативная человеку разумному псевдобиологическая сущность. Подобно вирусу — ​существо на грани живого и неживого.

Человеческое и нечеловеческое в таком существе нераздельны и неслиянны, подобно божественной и человеческой природам Иисуса Христа.

Важнейшие, базовые характеристические свойства русского поэта:

  • добровольное и последовательное тяготение к смерти, неизбежно ведущее к самоубийству;
  • точное знание/представление о единственно правильном моменте своей смерти.

Притом верная и справедливая гибель поэта предопределена сущностными противоречиями между двумя его природами, которые спокойно живут внутри субъекта, но жестко конфликтуют во внешней среде — ​личной жизни и социальном пространстве.

В этом контексте саморазрушение Высоцкого — ​не череда трагических трудноконтролируемых эксцессов, а совершенно закономерный путь. Мы можем это оплакивать, но не осуждать.

Бессознательно и отчасти сознательно Владимир Высоцкий ориентировался на своего ключевого предшественника, эталонного самоубийцу русской поэзии — ​Александра Пушкина.

Марина Влади — ​в книге «Владимир, или Прерванный полет»:

«Единственный поэт, портрет которого стоит у тебя на столе, — ​это Пушкин. Единственные книги, которые ты хранишь и время от времени перечитываешь, — ​это книги Пушкина. Единственный человек, которого ты цитируешь наизусть, — ​это Пушкин. Единственный музей, в котором ты бываешь, — ​это музей Пушкина. Единственный памятник, к которому ты приносишь цветы, — ​это памятник Пушкину. Единственная посмертная маска, которую ты держишь у себя на столе, — ​это маска Пушкина. Твоя последняя роль — ​Дон Гуан в «Каменном госте». Ты говоришь, что Пушкин один вмещает в себе все русское Возрождение. Он — ​мученик, как и ты, тебе известна каждая подробность его жизни, ты любишь людей, которые его любили, ты ненавидишь тех, кто делал ему зло, ты оплакиваешь его смерть, как будто он погиб совсем недавно. Если воспользоваться словами Булгакова, ты носишь его в себе. Он — ​твой кумир, в нем соединились все духовные и поэтические качества, которыми ты хотел бы обладать… «На свете счастья нет, но есть покой и воля. Давно завидная мечтается мне доля — Давно, усталый раб, замыслил я побег

В обитель дольную трудов и чистых нег».

Известно, что Пушкина отказались отпевать в церкви при Адмиралтействе, называвшейся тогда Исаакиевским собором — ​как было изначально задумано, — ​потому что настоятель храма посчитал поэта самоубийцей. И в Конюшенную придворную церковь А.С. взяли лишь по личному указанию Николая I.

Барон Луи Геккерн, нидерландский посланник, приемный отец и любовник Дантеса, пишет в те дни одному своему корреспонденту:

«Жоржу (Дантесу) не в чем себя упрекнуть; его противником был безумец, вызвавший его без всякого разумного повода; ему просто жизнь надоела, и он решился на самоубийство, избрав руку Жоржа орудием для своего переселения в другой мир».

Действительно. Яростно оскорбительное письмо А. С. барону Геккерну 26 января 1837-го было заведомой провокацией смертельной дуэли. Пасквиль, полученный Пушкиным 4 ноября 1836-го — ​с намеками на связь Н.Н.

Гончаровой не только с Дантесом, но и с императором, — ​так до сих пор и не нашел легитимного автора. Подозреваемые — ​князь-иезуит Иван Гагарин, князь-историк Петр Долгоруков и все тот же Луи Геккерн — ​кажется, давно оправданы.

Не прислал ли этот роковой текст поэту сам поэт?

Почти весь Пушкин, начиная с «Евгения Онегина», — ​сплошное и размежеванное пророчество о самоубийстве в специально отведенное время.

«Блажен, кто праздник жизни рано Оставил, не допив до дна Бокала полного вина, Кто не дочел ее романа

И вдруг умел расстаться с ним».

Сравним — ​у Высоцкого.

«Смешно, не правда ли, смешно?.. А он шутил — ​недошутил, Недораспробовал вино,

И даже недопригубил

». (Это стихотворение, кстати, и называется «Прерванный полет».)

О самоубийстве Пушкина писали много и многие. Юрий Лотман (Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII — ​начало XIX века):

«Лицо эпохи отразилось и в образе смерти. Смерть давала свободу. Смерть искали в Кавказской войне, казавшейся бесконечной, и на дуэли. Под дулом дуэльного пистолета человек освобождался от императорской власти и от петербургской бюрократии. Возможность увидеть своего врага лицом к лицу и направить на него свой пистолет давала лишь миг свободы. Не понимая этого, мы не постигнем, почему Пушкин пошел к барьеру, а Лермонтов бравировал готовностью подставить грудь под выстрел. Там, где вступала в права смерть, кончалась власть императора.

Последекабристский период ощутимо изменил концепцию смерти в системе культуры. Прежде всего смерть вносила истинный масштаб в карьерные и государственные ценности.

Николай I, который был убежден, что «может все» (слова его в беседе со Смирновой-Россет), разговоров о смерти не терпел и всегда их обрывал.

В таких разговорах раскрывалась ограниченность и тщета его власти, и в этом, возможно, была одна из причин того, почему мысль о смерти привлекала самых разных людей николаевской эпохи».

Лотман, пожалуй, прав во всем, кроме: дело не столько в эпохе. Просто смерть — ​единственная альтернатива власти над поэтом земных царей, во все времена. Вот в «Медном всаднике», где наводнение, — ​тоже метафора пушкинской погибели:

«В тот грозный год Покойный царь еще Россией Со славой правил. На балкон, Печален, смутен, вышел он И молвил: «С божией стихией

Царям не совладеть».

Финальное пророчество — ​«Маленькие трагедии». Прежде всего — ​страшная тандемократия Моцарта и Сальери, где Пушкин, на мой взгляд, отождествляет себя с обоими сразу. Человеческим началом поэта, беспрекословно убивающим нечеловеческое, и наоборот. Нераздельно и неслиянно, как и было сказано.

«Нет! не могу противиться я доле. Судьбе моей: я избран, чтоб его

Остановить — ​не то мы все погибли».

Его — ​это самого себя.

Марина Влади, там же:

«И — ​худо-бедно — ​«они» в конце концов разрешили тебе сыграть в «Каменном госте». Эта последняя роль поставила все проблемы, которые можно найти в твоих последних стихах: преодоление себя, болезненный вопрос о смысле жизни, возмущение произволом, фрондерский юмор в ответ на нехватку свободы, вызов. И в конечном итоге принесение в жертву собственной жизни».

Такое же концентрированное рассуждение о самоубийстве как форме побега из наличной реальности — ​Высоцкий, с определенных дней.

«Охота на волков»:

«Я из повиновения вышел: За флажки — ​жажда жизни сильней! Только — ​сзади я радостно слышал Удивленные крики людей.

Рвусь из сил — 

​и из всех сухожилий, Но сегодня — ​не так, как вчера: Обложили меня, обложили —

Но остались ни с чем егеря!

»

«Жизнь» уже можно менять на «смерть», но это было бы слишком явно, поэт так не должен.

«Охота с вертолетов»:

«Улыбаюсь я волчей ухмылкой врагу, Обнажаю гнилые осколки.

Но — 

​на татуированном кровью снегу Наша роспись: мы больше не волки!»

«Горизонт»:

«Мой финиш — ​горизонт — ​по-прежнему далек, Я ленту не порвал, но я покончил с тросом. Канат не пересек мой шейный позвонок,

Но из кустов стреляют по колесам.

Меня ведь не рубли на гонку завели — Меня просили: «Миг не проворонь ты!

Узнай, а есть предел — 

​там, на краю Земли, И можно ли раздвинуть горизонты?!»

Это существо не могло сохранять иллюзию выживания. Больше того — ​боялось опоздать к отплытию. Отсюда это:

Дуэль не состоялась или перенесена, А в тридцать три распяли, но не сильно,

А в тридцать семь

 — ​не кровь, да что там кровь! — ​и седина Испачкала виски не так обильно…

Срок жизни увеличился

 — ​ и может быть, концы Поэтов отодвинулись на время.

Марина Влади:

«Я помню, как ты однажды сказал мне: «Ты же видишь, я ей не нужен — ​этой величественной даме в черном. Я тоже не очень-то тороплюсь познакомиться с ней». Между тем ты сделал все, чтобы подготовиться и не опоздать на свидание».

Пушкин из-за царя и Бенкендорфа не смог уехать за границу. И потому женился, вписав Наталью Гончарову в самоубийственный сюжет. Высоцкий женился, и потому смог ездить за границу. Возможно, тем и подвинув смерть на 12 лет, как мы склонны считать вместе с Мариной Влади.

Главные противоречия поэта дополняются суммой других, ими порожденных. Например. Между любовью и дружбой.

Поэт навлекает на себя смертельную любовь, но сам он к ней не готов, ибо для него дружба главнее (несуществующей) любви, а любовь (вместе с прилагаемым сексом) — ​форма, разновидность дружбы.

Потому поэт в принципе не может изменять в любви, само понятие «измена» здесь неприменимо. К Высоцкому и Пушкину это относится одинаково.

Еще одно противоречие, свойственное именно Высоцкому, — ​между миссиями актера и поэта. Две едва совместимые, враждебные друг другу ипостаси.

Вот из воспоминаний Н.Я. Мандельштам, со ссылкой на главного авторитета:

«Р. сказал, что прошлую ночь провел в Ялте с человеком противоположной Мандельштаму профессии. Мандельштам по своей привычке кивнул и ничего не спросил. На обратном пути я полюбопытствовала, что это за противоположная профессия. «Актер, вероятно», — ​сказал Мандельштам. Я бы, скорее, подумала, что Р. имел в виду чекиста, но Мандельштам усомнился, что принадлежность к органам можно считать профессией. Для Р. было бы слишком примитивно противопоставлять тюремщика и потенциального арестанта. Что бы ни думал Р., для меня не важно, а существенно то, что Мандельштам считал актера антиподом поэта».

Актер онтологически пуст, чтобы в верный момент его могли наполнить до краев текст и режиссер. Поэт же — ​переполнен самим собою. Так что актер-поэт — ​те еще сапоги всмятку.

Под собственный занавес Высоцкий мог играть в театре только Гамлета (о чем и договорился с Юрием Любимовым).

И не исключительно из-за проблем со здоровьем — ​он был Гамлетом на самом деле, и так ему было легче.

Читайте также:  Из чего состоит барабанная установка заметка для начинающих ударников.

И у каждого поэта — ​свой памятник. У Пушкина — ​с высоты спокойного ожидания смерти, как утренней разносчицы молока.

«И долго буду тем любезен я народу, Что чувства добрые я лирой пробуждал, Что в мой жестокой век восславил я Свободу

И милость к падшим призывал».

У Высоцкого — ​из глубины мучительного ее ожидания, марева наркотической агонии:

«И паденье меня и согнуло, И сломало, Но торчат мои острые скулы Из металла! Не сумел я, как было угодно — Шито-крыто. Я, напротив, ушел всенародно

Из гранита

».

Список великих русских поэтов прошлого века полон, но не закончен. Скоро будем вносить в него Виктора Цоя. И сравнивать с Лермонтовым. Но не сейчас. Как сказал Высоцкий жене Марине в день их последнего очного расставания: «Не плачь, еще не время».

Источник: https://novayagazeta.ru/articles/2018/01/26/75273-vysotskiy-i-pushkin

И. Рождественский или Н. Утин — Узнику (Из стен тюрьмы, из стен неволи…)

УЗНИКУ Иван Рождественский или Николай Утин Из стен тюрьмы, из стен неволи Мы братский шлем тебе привет. Пусть облегчит в час злобной доли Тебя он, наш родной поэт! Проклятым гнетом самовластья Нам не дано тебя обнять И дань любви, и дань участья Тебе, учитель наш, воздать.

Но день придет, и на свободе Мы про тебя расскажем всё, Расскажем в русском мы народе, Как ты страдал из-за него. Да, сеял доброе ты семя, Вещал ты слово правды нам; Верь — плод взойдет, и наше племя Отмстит сторицею врагам.

И разорвет позора цепи, Сорвет с чела ярмо раба, И призовет из снежной степи Сынов народа и тебя! Ноябрь 1861

«Колокол». Лондон, 1862, 3 (15) янв. Прибавление к л. 119/120, без подписи. «Лютня II: Потаенная литература XIX столетия» / Изд. Э. Л. Каспровича. Лейпциг, 1874; «Стихи и песни». М., 1886, под загл. «Послание М. Л. Михайлову студентов СПб.

университета, заключенных в Петропавловской крепости за студенческую историю 12 октября 1861 г.». Вольная русская поэзия XVIII-XIX веков. Вступит. статья, сост., вступ. заметки, подг. текста и примеч. С. А. Рейсера. Л., Сов. писатель, 1988 (Б-ка поэта.

Большая сер.)

Послание Михаилу Михайлову, заключенному в Петропавловской крепости, от группы студентов Петербургского университета, заключенных в той же крепости за антиправительственные выступления. Есть ответ Михайлова: «Ответ» («Крепко, дружно вас в объятья…»). И послание, и ответ, стали песнями — исполняются на мотив «Нелюдимо наше море» К. Вильбоа.

Автором, на основании свидетельства Н. Я. Николадзе, считается студент Петербургского университета Иван Александрович Рождественский (ум. 1876), находившийся среди тех, кто был арестован за участие в волнениях (см.: Николадзе Н. Я. Воспоминания о шестидесятых годах // «Каторга и ссылка». 1927. № 4. С. 44—45 и «Из переписки Н. Я. Николадзе с русскими и зарубежными литературно-общественными деятелями». Тбилиси, 1980. С. 232). Однако осведомленный Л. Ф. Пантелеев (Воспоминания. М., 1958. С. 179) считал автором деятеля «Земли и воли» Николая Исааковича Утина (1840?—1883). Вопрос об авторе не может считаться окончательно решенным.

Рождественский Иван Александрович (ум. 1876) – студент Петербургского университета, переводчик и журналист; участник революционного движения 1860-х.

Утин Николай Исаакович (1840?, по нек. данным 1844-1883) – студент Петербургского университета, участник революционного движения 1860-х, организатор русской секции I Интернационала. Спровоцировал исключение из Интернационала Михаила Бакунина.

Источник: http://a-pesni.org/starrev/uzniku.htm

Песни о Тюремной Неволе

  • Песни о Тюремной Неволе
  • * * *
  • Как бывало мне, ясну соколу, да времечко:
  • Я летал, млад ясен сокол, по поднебесью,
  • Я бил-побивал гусей-лебедей,
  • Еще бил-побивал мелку пташечку,
  • Как, бывало, мелкой пташечке пролету нет.
  • А нонеча мне, ясну соколу, время нет:
  • Сижу я, млад ясен сокол, во поиманье,
  • Я во той ли в золотой во клеточке,
  • Во клеточке, на жестяной нашесточке;
  • У сокола ножки сопутаны,
  • На ноженьках путички шелковые:
  • Занавесочки на глазоньках жемчужные!
  • Как бывало мне, добру молодцу, да времечко:
  • Я ходил-гулял, добрый молодец, по синю морю.
  • Уж я бил-разбивал суда-корабли,
  • Я татарские, армянские бусурманские;
  • Еще бил-разбивал легки лодочки;
  • Как, бывало, легким лодочкам проходу нет.
  • А нонеча мне, добру молодцу, время нет:
  • Сижу я, добрый молодец, во поиманье,
  • Я во той ли во злодейке земляной тюрьме.
  • У добра молодца ноженьки сокованы,
  • На ноженьках оковушки немецкие,
  • На рученьках у молодца замки затюремные,
  • А на шеюшке у молодца рогатки железные.
  • * * *
  • Куда идти печаль нести?
  • Пойду с горя в темны леса,
  • В темны леса, в чисты поля.
  • В чистых полях растет трава,
  • Растет трава шелковая,
  • Цветут цветы лазоревы.
  • Нарву цветов, совью венок
  • Милу дружку на головушку.
  • Носи, милый, не спрашивай!
  • Люби меня, не сказывай!
  • Меня любил — счастливым был;
  • От нас отстал — несчастным стал,
  • Несчастным стал, в острог попал,
  • В тюрьме сидит, в окно глядит.
  • * * *
  • «Ах ты душечка, жена моя молодая,
  • Что на улице застоялась,
  • На приказ, мой свет, загляделась,
  • На приказное на окошко?»
  • -«И ты душечка, мой сердечный друг,
  • Я. на улице застоялася,
  • На приказ, мой свет, загляделася:
  • Во приказе в государевом,
  • Что во той ли темной темнице,
  • За решеткою за железною
  • Сидит душечка добрый молодец.
  • И он пишет себе грамотку,
  • Не Пером пишет, не чернилами
  • Он своими горючими слезьими.
  • Не ко батюшке, не ко матушке
  • Он ко душечке к молодой жене:
  • «Ах ты душечка, молода жена,
  • Продавай свое житье-бытье,
  • Выкупай меня из неволюшки,
  • Как из той ли темной темницы!
  • Буде мало тебе всего покажется
  • В кабалу отдай малых детушек!»
  • На ответ пишет молода жена:
  • «Ах ты душенька, мой сердечный друг.
  • Не продам своего житья-бытья,
  • Не отдам в кабалу малых детушек!
  • Уж и так тебя бог помилует,
  • Государь тебя царь пожалует!»
  • Как далече, далече во чистом поле
  • Стоят два столбичка высокие,
  • Перекладинка лежит кленовая

И петелька лежит шелковая…

  1. «Уж как я тебе, друг, говорила,
  2. Честью-лестию вас упрашивала:
  3. Не седлай коня поздно вечером,
  4. Не съезжай с двора пополуночи,
  5. Не вози платье кровавое!
  6. Уж как ты, мой друг, меня не послушался,
  7. Ты седлал коня поздно вечером,
  8. Ты съезжал со двора пополуночи,
  9. Привозил платье кровавое;
  10. Ты за то сидишь в темной темнице,
  11. Не считай меня своей женой!»
  12. * * *
  13. Ты воспой, воспой, млад жавороночек,
  14. Сидючи весной на проталинке!
  15. Добрый молодец сидит в темнице.
  16. Пишет грамотку к отцу, к матери.
  17. Он просит того жавороночка:
  18. «Отнеси ты, млад жавороночек,
  19. На мою ли, ах, дальну сторону
  20. Ты сие письмо к отцу, к матери!»
  21. Во письме пишет добрый молодец:
  22. «Государь ты мой родной батюшка,
  23. Государыня моя родна матушка,
  24. Выкупайте вы добра молодца,
  25. Добра молодца, своего сына,
  26. Своего сына, вам родимого!»
  27. Как отец и мать отказалися
  28. И весь род-племя отрекалися:
  29. «Как у нас в роду воров не было,
  • Воров не было и разбойников!»
  • Ты воспой, воспой, млад жавороночек,
  • Сидючи весной на проталинке!
  • Добрый молодец сидит в темнице.
  • Пишет грамотку к красной девице.
  • В другой раз просит жавороночка,
  • Чтоб отнес письмо к красной девице.
  • Во письме пишет добрый молодец:
  • «Ты душа ль моя красна девица,
  • Моя прежняя полюбовница,
  • Выкупай-выручай добра молодца,
  • Свово прежнего полюбовника!»
  • Как возговорит красна девица:
  • «Ах вы нянюшки, мои мамушки,
  • Мои сенные верные девушки!
  • Вы берите мои золоты ключи,
  • Отмыкайте скорей кованы ларцы,
  • Вы берите казны сколько надобно,
  • Выкупайте скорей добра молодца,
  • Мово прежнего полюбовника!»
  • * * *
  • Ах, что ж ты, мой сизый голубчик,
  • Ах, что ж ты ко мне не летаешь?
  • Иль часты дожди крылья мочат,
  • Иль буйные ветры относят?
  • Ах, что ж ты, мой милый дружочек,
  • Ах, что же ко мне ты не ходишь?
  • Отец или мать не пускают?
  • Род-племя ль любить запрещают?
  • Послышу я: милый в неволе,
  • Сидит в городском он остроге.
  • Возьму ль я ключи золотые
  • И стану ль ларцы отпирати;
  • Возьму ль я казны сорок тысяч,
  • Пойду ль я дружка выкупати.
  • Судьи казны взять не желают,
  • На волю дружка не пускают.
  • * * *
  • Ты не пой-ка, не пой, млад жавороночек,
  • Сидючи весной на проталинке,
  • На проталинке — на проталинке,
  • А воспой-ка, воспой, млад жавороночек,
  • Воспой-ка, воспой при долине,
  • Что стоит ли тюрьма,
  • Тюрьма, новая,
  • Тюрьма новая,
  • Дверь дубовая,
  • Что сидит ли там, сидит
  • Добрый молодец,
  • Он не год сидит,
  • Он не два года,
  • Сидит ровно семь годов.
  • Заходила к нему матушка родная:
  • «Что я семь-то раз,
  • Семь раз выкупала,
  • Что и семь-то я,
  • Семь тысяч потеряла,
  • Что осьмой-то,
  • Осьмой-то тысячи не достала».
  • * * *
  • Добры молодцы все на волюшке живут,
  • Один Ванюшка в победушке сидит,
  • В каменной, Ваня, государевой Москве,
  • В земляной тюрьме, за решетками,
  • За железными дверями,
  • За висячими замками.
  • Заутра Ваню к наказаньицу ведут,
  • К наказаньицу — ко ременному кнуту,
  • К столбу крашеному, дубовому.
  • По праву руку отец с матерью идут,
  • По леву руку молода жена с детьми,
  • Молода жена с детьми малыми;
  • Позади его православный весь народ.
  • Как и стал Ваня говорить жене:
  • «Ты сними с меня шелковой пояс,
  • С позолоченными на нем ключиками,
  • Отопри, жена, окован сундук,
  • Уж ты вынь оттоль золотой казны,
  • Ты дари, жена, молодого палача,
  • Чтобы молодой палач меня легче наказывал!»
  • * * *
  • Ты злодейка да злокоманка, змея лютая!
  • Из норы ты, змея, ползешь, сама озираешься;
  • По песку ты, змея, ползешь, сама извиваешься;
  • По траве ты, змея, ползешь, сама всю траву сушишь,
  • Иссушила в поле цветочки все лазуревы!
  • Что не то-то, братцы, злодейка змея лютая,
  • Что то-то, братцы, злодейка красная девица;
  • Довела меня, доброго молодца, до погибели,
  • Что то до той же до злодейки темной темницы.
  • Что из главного приказу из московского,
  • Что из славного села — села Преображенского
  • Что ведут-ведут доброго молодца казнить-вешати.
  • Переди идет доброго молодца православный царь;
  • По правой руке доброго молодца отец-матушка?
  • По левой руке доброго молодца грозен палач;
  • Позади идет доброго молодца красная девицам
  • * * *
  • Да горы мои, горы Зауральские,
  • Не забыть вас, горы да во все века.
  • Да через вас, горы, ой, лежала дорожка,
  • Лежала большая, да Сибирский шлях.
  • Как по нем-то шли молодцы отважные,
  • Бренча кандалами, ой, с гордостью в глазах?
  • Да шли они, шагали в горы Зауральские,
  • Ой в темные остроги да в каторгу шли.
  • Ветры злые, лютые, да ветры осенние
  • Шумели над дорожкой да секли лицо.
  • Да не стушили ветры да в глазах отважных
  • Огня-пламени да гордости большой.
  • Да усеяли тот шлях-дороженьку
  • Курганы могилок да неизвестных крестов,
  • Да призавяла травка над шляхом-дорожкой.
  • Ой призавяла зеленая, да только до поры.
  • * * *
  • При долинушке
  • Вырос куст с калинушкой.
  • На калинушке
  • Сидит млад соловеюшко,
  • Сидит — громко свищет.
  • А в неволюшке
  • Сидит добрый молодец,
  • Сидит — слезно плачет.
  • Во слезах-то словечушко молвил:
  • «Растоскуйся ты, моя любезная,
  • Разгорюйся!
  • Уж я сам-то по тебе, любезная,
  • Сам я по тебе сгоревался.
  • Я от батюшки,
  • Я от матушки
  • Малой сын остался».
  • «Кто тебя, сироту, вспоил-вскормил?»
  • -«Вскормил-вспоил православный мирг
  • Возлелеяла меня чужа сторонка,
  • Воскачала-то меня легкая лодка.
  • А теперь я, горемышный, во тюрьму попал,
  • Во тюрьму попал — тюрьму темную».
  • * * *
  • Вы леса мои, лесочки, леса темные!
  • Во лесах-то садики, садики зеленые;
  • Во садах кусты, кусты позаломаны.
  • Все дружочки наши, все-то позаловлены,
  • Во немецки во железы все-то позакованы,
  • Во большой домок все-то посажены.
  • Сидят-то они, богу молятся.
  • Со слезами в землю все-то кланяются:
  • «Ты возмой-ка, возмой, туча грозная!
  • Ты пролей-ка, пролей, батюшка силен дождь!
  • Ты размой-ка, размой стены каменны,
  • Ты выпусти-ка нас на святую Русь!»
  • Из острога-то они все разбежались,
  • По темным лесам все-то размырялись,
  • На полянушку они, соколы, собирались.
  • Во кружок они, удалые, садились.
  • * * *
  • Не былинушка в чистом поле зашаталася,
  • Зашаталася бесприютная моя головушка,
  • Беспрютная моя головка молодецкая;
  • Уж куды-то я, добрый молодец, ни кинуся —
  • Что по лесам, по деревням всё заставы,
  • На заставах ли всё крепки караулы;
  • Они спрашивают печатного пашпорта,
  • Что за красною печатью сургучовой.
  • У меня ль, у добра молодца, своеручный,
  • Что на тоненькой на белой на бумажке,
  • Что куды-то ни пойду, братцы, ни поеду,
  • Что ни в чем-то мне, добру молодцу, нет счастья.
  • Я с дороженьки, добрый молодец, ворочуся,
  • Государыни своей матушки спрошуся:
  • «Ты скажи, скажи, моя матушка родная,
  • Под которой ты меня звездою породила,
  • Ты каким меня и счастьем наделила?»
  • * * *
  • Как за барами житье было привольное,
  • Сладко попито, поедено, похожено,
  • Вволю корушки без хлебушка погложено,
  • Босикой снегу потоптано,
  • Спинушку кнутом побито;
  • Нагишом за плугом спотыкалися,
  • Допьяна слезами напивалися,
  • Во солдатушках послужено,
  • Во острогах ведь посижено,
  • Что в Сибири перебывано,
  • Кандалами ноги потерты,
  • До мозолей душа ссажена.
  • А теперь за бар мы богу молимся:
  • Божья церковь — небо ясное,
  • Образа ведь — звезды частые,
  • А попами — волки серые,
  • Что поют про наши душеньки.
  • Темный лес — то наши вотчины,
  • Тракт проезжий — наша пашенка,
  • Пашню пашем мы в глухую ночь,
  • Собираем хлеб не сеямши,
  • Не цепом молотим — слегою
  • По дворянским по головушкам
  • Да по спинушкам купеческим:
  • Свистнет слегушка — кафтан сошьет,
  • А вдругоряд — сапоги возьмет,
  • Свистнет в третьи — шапка с поясом,
  • А еще раз — золота казна.
  • С золотой казной мы вольные.
  • Куда глянешь — наша вотчина,
  • От Козлова до Саратова,
  • До родимой Волги-матушки,
  • До широкого раздольица,-
  • Там нам смерти нет, ребятушки.

Еще по данной теме::

  • Историческая песня ПУГАЧЕВ КАЗНЕН   Нет больше народного заступника. Емельян ты наш родный бат…
  • Историческая песня ПУГАЧЕВ В ТЕМНИЦЕ   Ты звезда ли моя, звездочка, Высоко ты, звездочка, восх…

Источник: http://Russkay-Literatura.ru/russkie-narodnye-pesni/83-pesni-o-tyuremnoj-nevole/552-pesni-o-tyuremnoj-nevole.html

Ссылка на основную публикацию
Adblock
detector